Два процента от Бога. Роман-сказка - Михаил Лекс

Фёдор Михайлович, вспоминая о Настасье Филипповне, позволил себе немного расслабиться. Он вспомнил, как сватался к ней. Вспомнил, как сидел тогда у себя в квартире за столом на кухне, брился механической бритвой, пил чай и вслух сам с собой разговаривал, глядя на своё отражение в зеркале:

– Вот говорят, что счастье, мол, деньги не приносят, – сам себе говорил тогда Фёдор Михайлович. – Уверяю, если и возможно счастье, то только при условии наличия денег. Да не просто денег, а больших, я бы даже сказал, огромных. Вот у меня есть деньги и я счастлив. А когда у меня денег не было, я был несчастен. Вывод напрашивается сам собой: если не деньги, то что мне принесло счастье? Может, скажете, труд? Или чего доброго подумаете, что интересная работа мне счастье принесла? Хотя, можете думать всё, что угодно. Я же остаюсь при своём мнении, что счастье, настоящее счастье, только и возможно при деньгах, а коли денег нет, то ничто не сделает жизнь счастливой. Скажете, страстное влечение? Но страстное влечение максимум на год осчастливит и не более того, а дальше, только если деньги есть. Что ещё… Дети, как плоды страстного влечения? Что касается плодов страстного влечения, то здесь можно говорить только о разрушении счастья, а уж никак не о благополучии. Что ещё? – сам у себя спрашивал Фёдор Михайлович. – Какие ещё примеры можете привести, которые бы подтверждали, что не в деньгах счастье? Никаких… Любое заявление не выдержит и малейшей критики. До тех пор, пока не решите проблему финансовую, о счастье забудьте.

– Глупости говорите, – сам себе отвечал вслух Фёдор Михайлович, строя при этом своему отражению в зеркале, потешные гримасы. – Счастье, дескать, в деньгах… Надо же придумать такое. Страстное влечение ему не нравится. Дети, как плоды страстного влечения, видите ли, помешали. А какое такое, позвольте спросить, счастье деньги дали? Чем это они так осчастливили, а? Что это они такого сделали, что вот были несчастны и вдруг – осчастливились? Ну что? Сожрали колбасы больше, чем раньше? Позволили себя более дорогие публичные дома? Или выпили чего подороже? Квартиру поменяли на большую? Машину купили? Дачу построили? Что так осчастливило, скажите на милость.

– Да Вы баран, – отвечал вслух сам себе Фёдор Михайлович, – как я посмотрю. Квартиру, дачу, машину, публичные дома… Плевать я хотел на всё это. Он ещё мне здесь рожи корчить будет. Мне не материальное счастье даёт, а осознание своего финансового благополучия. Вы вот всю жизнь небось пахали, как проклятый, и всю оставшуюся жизнь пахать будете, а я могу всю оставшуюся жизнь не работать, да ещё и таких, как Вы, с десяток содержать и при всём том ещё и останется.

– Ой, ой, ой. Помру от смеху сейчас, держите меня, – злорадствовал самому себе Фёдор Михайлович. – Работать ему, видите ли, больше и не надо; он, видите ли, отработал своё. Рожи ему, видите ли, мои не нравятся. Ну отработали и слава Ивану Иванычу. Подвиньтесь и дайте другим, как говорится. Так Вы ж нет, Вам же всё мало… Пока из ушей не полезет, не успокоитесь. Вы таких, как я, с десяток содержать можете. Да плевал я на Вас.

– Это Вы-то на меня плевали? Да это я на Вас плюю. Как же, уступить Вам. Накось. Выкуси! – Фёдор Михайлович показал кукиш своему носу, встал и пошёл к Настасье Филипповне свататься.

Настасья Филипповна уже тогда была женщина самодостаточная, с претензией на роковую. Жила одна в трёхкомнатной квартире на Крестовском острове, работала директором валютного отдела в банке, пять раз была замужем, получала пятнадцать тысяч баксов в месяц и плевать на всех хотела, а уж тем более на Фёдора Михайловича, с которым когда-то училась в одном классе, а теперь жила на одной лестничной площадке.

– Настасья Филипповна, будьте моей женой, – с порога заявил Фёдор Михайлович.

– Да Вы спятили, Фёдор Михайлович, – искренно удивилась Настасья Филипповна. – С какой стати. Тем более, что Вы женаты и у Вас сын есть. Да и не люблю я Вас.

– А ломаетесь Вы зря. Ну кому Вы, кроме меня, нужны? Разве что токарю или водителю троллейбуса.

– Вы хам, Фёдор Михайлович. Я, может, женщина и не богатая, но самодостаточная, с претензией на роковую и Ваши миллионы меня не купят. А что до водителя троллейбуса, то я лучше за водителя троллейбуса замуж пойду, чем за Вас.

– Это ещё почему?

– Что почему?

– Почему это за водителя троллейбуса Вы пойдёте, а за меня – нет?

– Потому что Вы не способны оценить тонкую натуру. Вы грубы и, простите, но Вы, Фёдор Михайлович, примитивны. Как были примитивны, так таким и остались.

– А токарь Вашу натуру оценить может?

– Да. Токарь может, а Вы – нет.

– Да на что Вы жить-то будете, с Вашим токарем или кем там ещё? На Ваши пятнадцать тысяч зелёных в месяц? Не смешите хоть меня. Я же Вас знаю. Вы за вечер в казино по десять тысяч оставляете. Где, простите за нескромность, Вы их берёте?

– Не Вашего, Фёдор Михайлович, ума дело.

– Тоже мне тайна. Все знают, что Вам их Святозар Неверов даёт.

– Это ложь.

– Да бросьте Вы, Настасья Филипповна, ну даёт и даёт, что за печаль. Не отказываться же, в самом деле. Я ж о другом.

– Подите прочь, Фёдор Михайлович. Вы хам и скотина. Вам бы только похоть свою удовлетворить. А о высоких отношениях между мужчиной и женщиной Вы и понятия не имеете. Для Вас всё сводится исключительно к тем эмоциям, какие Вы испытываете в силу сильного сексуального влечения ко мне. Разве не так? Я, может, ещё и подумала, если бы хотела детей иметь. Но детей я не хочу.

– Ну и дура Вы, Настасья Филипповна. Последний раз предлагаю. Ответ жду до вечера. Вечером не придёте, я на депутате Государственной Думы женюсь. Уж она ломаться не станет.

Фёдор Михайлович пошёл к себе. Настасья Филипповна, грустно вздыхая, пошла на кухню. На кухне она налила себе чаю и, стоя у окна и глядя на ночной город, стала сама с собой разговаривать.

– Чего ты действительно выкаблучиваешься? Такой мужик! Пятидесяти ещё нет, а уже миллиардер!

– Так ведь он же дурак, прости Господи.

– Так и что? С богатым и с дураком прожить можно. Ну ведь не с водителем же троллейбуса, в самом деле, честное слово.

– Не знаю я…

– Чего ты не знаешь? Думаешь, Неверов тебя до пенсии содержать будет? Как же. Жди больше. У него таких, как ты, сама знаешь, сколько. А Фёдор Михайлович хоть и глуп, и похотлив, зато дело своё знает. Уж он налево и направо деньгами швырять не будет, за ним, как за каменной стеной.

– Ну не знаю я. Может, и в самом деле выйти за него?

– Выходи, дура, не пожалеешь. Родишь от него и привяжешь его тем самым к себе. Или и впрямь хочешь, чтобы он на депутате женился. Уж та быстренько ему кого-нибудь родит и тем самым привяжет к себе.

– Вот уж нет. Чтобы этой дуре, да так повезло…

– Ну так и нечего мужику зря нервы трепать.

– А, будь, что будет. Уговорили.

Настасья Филипповна взяла мобильный и позвонила Фёдору Михайловичу.

– Фёдор Михайлович?

– Я.

– Это я.

– Я понял.

– Я согласна.

– А как же водитель троллейбуса.

– Вы хам.

– Шучу, шучу. Экая Вы, Настасья Филипповна, шуток не понимаете.

– Ваши шутки, Фёдор Михайлович, оставьте для своих подчинённых.

– Договорились.

– Когда свадьба?

– Думаю, в эти выходные.

– В эти я не могу. У нас аудит в банке.

– Когда, тогда?

– Может, завтра.

– Можно и завтра.

– Договорились.

Завтра сыграли свадьбу. Народу было человек семьсот. Была там и женщина депутат, которая пришла с Неверовым. Эта женщина с обожанием смотрела Святозару в рот и всё время что-то ему томно шептала.

– И в наше время бывает, что и везёт некоторым, и их без приданного замуж берут, – шептала депутат.

Святозар посмотрел на неё устало и вздохнул тяжко.

– Всему виной происхождение Фёдора Михайловича, – ответил Неверов. – Фёдор Михайлович, – из народа. Простолюдин! Неужели Вы думаете, что истинно благородный человек позволил бы себе такое?

– Да что Вы. Неужто правда? – удивилась женщина депутат.

– Верно Вам говорю. Фёдор Михайлович без малого лет восемь в метро электрички водил, – сказал Святозар и для большей убедительности перекрестился и съел горсть земли из стоявшего рядом огромного цветочного горшка, в котором росла пальма.

– Да бросьте. Быть того не может, – не верила депутат.

– Иваном Иванычем клянусь. Водил. Восемь лет, без малого, – уверял Святозар и жрал землю.

– Чудеса, да и только, – ответила женщина и в тот же день переехала жить к Святозару.

17

Вынужденный перерыв длился не более часа. Фёдор Михайлович очнулся от воспоминаний. Постучав вилкой по пустому хрустальному фужеру, хозяин привлёк к себе внимание, дождался полной тишины и продолжил чтение:

– Книга первая, – торжественно произнёс Фёдор Михайлович.